Вико выдвинул циклическую теорию развития общества. Согласно его концепции, циклы развития, по которым Провидение шаг за шагом ведет человечество от варварства к цивилизации, история проходила от древнейших времен до эпохи заката Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвещения.

Представление о непрерывном развитии человеческого рода (поступательном движении наций) является неотъемлемой частью философии Вико. Но это представление лишено у него той отвлеченности, которая побуждала Перро или Фонтенеля смотреть на всю предшествующую историю с более или менее ясно выраженным высокомерием. Вико понимает вечную прелесть детства человеческого общества и не стремится отбросить чувственно-практическое простонародное отношение к миру ради успехов сиятельного рассудка. Он превосходно рисует, как героический век - эпоха личной зависимости, господства и рабства, фантастического права и суровой аристократии, век слабого рассудка и живого воображения, мифологии и эпоса - уступает место демократическим порядкам, рациональной прозе, господствующей в республиках (символом которых является не копье, а кошелек и весы). Вико понимает прогрессивность этого перехода. Картина жестокого угнетения народа землевладельческой аристократией, набросанная в нескольких главах "Новой науки", превосходит самые смелые рассуждения просветительской эпохи. Ненависть к остаткам средневековья у Вико поистине органическая, нисколько не книжная. Но вместе с тем Вико сомневается в том, что победа буржуазной цивилизации над эпохой поэтического варварства является абсолютным прогрессом. Ее прогрессивность исторически относительна.

Вместе с фантастикой героической эпохи из общественной жизни исчезает определенный элемент народности, которого не может вернуть даже "милостивое право, оцениваемое по равной для всех полезности причин". Формальная независимость личности часто уступает естественной свободе, охраняемой обычаем. Не является ли чувственное сознание, основанное на ярких и общедоступных образах, более демократическим, более близким к телесно-практической жизни большинства людей, чем тайная мудрость философов, прозаическая и холодная? Что может быть более равнодушным к страданиям и радостям человечества, чем рассуждения de more geometrico? Народы - "поэты по своей природе".

Вико еще неизвестны противоречия развитого буржуазного строя. Он судит только на основании тех круговоротов, которые испытали более ранние и простые общественные организмы. Однако в этих пределах его рассуждения безукоризненны. Туман героических времен рассеивается, демократия побеждает, а вместе с ней приходят гуманность и самосознание. Но эта победа недолговечна. Народная свобода в республиках, символом которых являются весы и кошелек, становится удобной ширмой для обогащения немногих. Частные интересы побеждают общественное начало, и свобода превращается в рабство.

"После того как Могущественные в народных республиках стали направлять Общественный Совет в личных интересах своего Могущества, после того как Свободные Народы в целях личной пользы дали Могущественным соблазнить себя и подчинили свою общественную свободу их властолюбию, тогда возникли партии, начались восстания и гражданские войны, и во взаимном истреблении наций возникла форма Монархии". Благословенно рабство, ибо оно сохраняет частицы справедливости! Благородные управляли своими вассалами или клиентами на основе варварских обычаев, неписаных и тайных законов. Плебейская масса боролась за писаные законы, рациональную юриспруденцию. И что же? Тирания законов необычайно выгодна для могущественных и враждебна естественному праву народов. Казуистика героических времен, сохранявших буквальное значение законодательных формул, не исчезает, она лишь видоизменяется, переходя в формализм юристов, - казуистику в собственном смысле слова, известную только образованным нациям. Так цивилизация приводит к новому варварству, варварству рассудка, рефлексии. "Как и во времена варварства чувств, варварство рефлексии соблюдает слова, а не дух законов и установлений, но оно значительно хуже первого, так как варварство чувств верило, что справедливое - это то, что его поддерживало, то есть звуки слов; варварство же рефлексии знает, что справедливое - это то, что его поддерживает, то есть то, что имеют в виду установления и законы, но стремится обойти это суеверием слов".

Справедливость общественных установлении остается в области отвлеченных идеалов; на практике идеальные нормы осуществляются только посредством самых

уродливых извращений. Дух нового мира - лицемерие. Да и сами по себе отвлеченные формулы права настолько узки, что справедливость находит себе защиту только в милости. Система Вико содержит характерную непоследовательность. Показывая, как человеческая природа угнетенных народов побеждает героическую природу благородных, Вико сближает этот процесс с общим развитием сознания от бесформенной и туманной фантастики к рассудочному мышлению демократических времен. Согласно этой схеме высшей

формой юстиции должны быть суды, основанные на строжайшем соблюдении рациональных норм. Пусть погибнет мир, но свершится правосудие! Однако в действительности Вико считает более демократическим и гуманным судопроизводством то, которое обращается с нормой закона более или менее свободно.

В своем отвращении к тирании законов Вико близок к идеям Возрождения, как они выступают перед нами в комедии Шекспира "Мера за меру". Не господство непогрешимых законов, а напротив: отступление от норм рациональной юриспруденции (точнее - буржуазного права) является основой, человеческого, милостивого правосудия. Это правосудие не довольствуется формой, но "рассматривает истинность фактов и милостиво склоняет смысл законов везде, где того требуют равные условия".

Если два человека равны перед законом, но не равны на самом деле по своему реальному положению, то для сохранения справедливости необходимо следовать истинности фактов, нарушая формальную правильность закона. Итак, узкий горизонт буржуазного права, по известному выражению Маркса, не был секретом для Вико, но он полагал, что единственной возможной гарантией справедливости явится допущение какого-то остатка иррациональных времен.

Чувство должно спасти рассудок от бессмыслицы, монархия - от жестокости республик, основанных на богатстве. И Вико грезит о высшем типе судов - судов, совершенно не упорядоченных. "В них господствует истинность фактов; под диктовку совести, везде, где встретится нужда, на помощь им приходят милостивые законы во всем том, чего требует равная для всех полезность причин. Они овеяны естественным стыдом, плодом образованности, а потому и гарантией в них служит добросовестность - дочь культуры, соответственно искренности Народных республик и еще того больше - благородству Монархий, где Монархи в такого рода судах торжественно ставят себя выше законов и считают себя подчиненными только совести и Богу". Много времени спустя эти рассуждения повторил Бальзак в "Банкирском доме Нусингена". Да, собственно, и гегелевская философия права основана на подобном сдерживании противоречий буржуазного строя посредством монархических учреждений.

Вико различает монархию, следующую за народными республиками, и первоначальную монархию божественных времен (римских царей или греческих базилевсов). Первая отвечает в известном смысле интересам плебеев, так как она подчиняет себе могущественных, опираясь на ненависть к ним со стороны простого народа. Автор "Новой науки" рисует картину утверждения монархии по образцу итальянских государств эпохи Возрождения или императорского Рима. Его монархизм - местами простое историческое наблюдение, местами идеалистическая утопия в духе теоретиков просвещенного абсолютизма или, скорее, в духе Гегеля. При этом повсюду Вико дает понять, что демократия является высшим результатом культуры, и только в силу превратности вещей она недолговечна и нуждается в сохранении ее прогрессивного зерна посредством некоторого обращения вспять - к монархии.

Развитие человечности происходит вместе с падением всесокрушающей общественной энергии, которой так богаты варвары (она раскрывалась не только в господской доблести благородных, но и в соревновании с ними подчиненных сословий). "Героизм теперь по самой природе гражданственности невозможен". В республиках герои единичны, как Катон Утический (да и тот лишь благодаря своему аристократическому духу). В монархии героями называют тех, кто верно служит своим правителям. "Поэтому нужно прийти к заключению, что героя в нашем смысле угнетенные народы жаждут, философы изучают, поэты воображают, но гражданская природа не знает такого рода благодеяний".

Другими словами, поступательное движение наций полно самых глубоких противоречий. Создает ли оно гарантии действительной народной свободы? Не вырождается ли общественная энергия народов вместе с развитием общественного богатства, обособлением государства от общества, утверждением формального права, изучаемого особым сословием юристов, вместе с победой эгоистического рассудка над бессознательным общественным чувством примитивных народов?

Да, на высшей ступени цивилизации народы снова впадают в состояние варварства, вначале совершенно иного, чем варварство эпохи Гомера или Данте. "Так как Народы, подобно скотам, привыкли думать только о личной пользе каждого в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности или, лучше сказать, спеси, при которой они, подобно зверям, приходят в ярость из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей заботе о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные при полном душевном

одиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое не могут сойтись, так как каждый из них преследует свое личное удовольствие или каприз, - тогда народы, в силу всего этого, из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса – в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих веков варварства покрываются ржавчиной подлые ухищрения коварных умов, которые варварством рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли стать под влиянием первого варварства чувств: ведь это варварство обнаруживало великодушную дикость, от которой можно было защититься или борьбой, или осторожностью, а варварство рефлексии с подлой жестокостью, под покровом лести и объятий посягает на жизнь и имущество своих ближних и друзей.

Поэтому народы от такой рассудочной злости, применяемой в качестве последнего лекарства провидением, настолько тупеют и глупеют, что не чувствуют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но одну лишь «необходимую жизненную полезность».

Эти страницы – одно из самых блестящих изображений падения человеческих нравов в обществе, основанном на купле и продаже. Это духовное царство животных, по выражению Гегеля, описано Вико во всех его морально-психологических особенностях, описано с дерзкой полнотой и откровенностью, с подлинным даром исторического предвидения. Царство рассудочной злости, одичание под сенью культуры, стихия глупости, подавляющая всякие признаки мысли, полное погружение в идиотизм и бесчеловечность.

Учение Вико о круговороте отражает некоторые реальные стороны поступательного движения наций. Многие предсказания "Новой науки" подтвердились в самых широких размерах - позднейшие критики буржуазной цивилизации в XIX веке повторяют слова великого итальянца о новом варварстве. Но, как всякий пророк, Вико рассуждает туманно, с оттенком мистицизма. Реальные картины действительности подернуты у него фантастической дымкой, ослаблены бессознательным впечатлением общественного круговорота малых культур. «Идея круговорота становится односторонней, и древний предрассудок поглощает едва родившуюся научную истину», - считает М. Лифшиц.

Концепция географического детерминизма

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ДЕТЕРМИНИЗМА

3.4.1. Вводное замечание

Уже в XVI в. начинает зарождаться членение истории человечества на стадии дикости, варварства и цивилизации, окончательно оформившееся в XVIII в. Все в большей степени становится ясным, что у разных народов и в разных странах могут существовать разные общественные порядки. И перед мыслителями встает вопрос о причинах этого социально-исторического многообразия.

Одно из решений этого вопроса: объяснение разнообразия общественных порядков, при которых живут люди, различием природных условий их существования. Так возникает географический детерминизм. Этот термин нуждается в пояснении.

Влияние географического фактора на общество и на его развитие бесспорно. Его никто и никогда не отрицал. И само по себе признание этого факта никак не может быть названо географическим детерминизмом. О географическом детерминизме речь может идти только тогда, когда природная среда принимается за главный, основной фактор, определяющий характер социальной жизни. В ранних концепциях географического детерминизма природная среда выступала отнюдь не в качестве движущей силы исторического процесса. Она рассматривалась главным образом в качестве фактора, определяющего характер социальных порядков в том или ином конкретном обществе, а также фактора, влиявшего на его развитие.

3.4.2. Предтечи (Гиппократ, Аристотель, Полибий)

Идея географического детерминизма в зачаточной форме присутствовала в рассуждении знаменитого античного ученого и врача Гиппократа (ок. 460 - ок. 370 до н.э.) «О воздухах, водах и местностях» (русск. перевод: Избранные книги. М., 1936; 1994). Обозревая различные местности и пароды, Гиппократ неоднократно подчеркивал, что от природных условий зависит не только физический облик людей, но и их нравы и тем самым общественные порядки. Общий его вывод состоит в том, что «большей частью формы людей и нравы отражают природу страны».11 Гиппократ. О воздухах, водах и местностях // Избранные книги. М., 1994. С. 304.

Эта идея была подхвачена Аристотелем, который писал в «Политике»: «Племена, обитающие в странах с холодным климатом, притом в Европе, преисполнены мужества, но недостаточно наделены умом и способностями к ремеслам. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но не способны к государственной жизни и не могут господствовать над своими соседями. Населяющие же Азию в духовном отношении обладают умом и отличаются способностями к ремеслам, но им не хватают мужества; поэтому они живут в подчинении и рабском состоянии».12 Аристотель. Политика. // Соч. в 4-х т. Т. 4. М., 1983. С. 601.

Большое значение придавал влиянию климата уже известный нам историк Полибий (ок. 200 - 120 до н.э.). «...Природные свойства всех народов, - писал он, -неизбежно складываются в зависимости от климата. По этой, а не по какой-либо иной причине народы представляют столь резкие отличия в характере, строении тела и в цвете кожи, а также в большинстве занятий».13 Полибий. Всеобщая история. I. СПБ., 1994. С. 363.

3.4.3. Снова Ж. Боден

Но первая концепция географического детерминизма была создана только в XVI в. Ее творцом был уже известный нам Жан Боден. Он развивал и обосновывал эту идею как в «Методе легкого познания» (1566), так и в «Шести книгах о государстве» (1576). По его мнению, главную роль среди природных факторов играет климат той или иной страны. Он выделяет три основные климатические зоны: южную, умеренную и северную. Одновременно он вводит также деление на Восток и Запад, приравнивая первый к югу, а второй - к северу. Помимо климата оказывают влияние также и такие природные факторы, как характер местности: она может быть горной, болотистой или пустынной, ветренной и безветренной, и, наконец, качество почвы - ее плодородие или бесплодие. Но главным является, конечно, климат.

По мере движения к северу количество тепла постепенно уменьшается. Южане имеют больше тепла от солнца, но меньше внутреннего тепла. Северяне поддерживаются своим внутренним жаром, что делает их более сильными и активными, чем южане. Южане более склонны к размышлению, северяне - к ручным ремеслам и изобретениям, люди среднего района - к устройству различного рода общественных дел.

Жители плодородных земель словно предназначены для роскоши. Люди, населяющие бесплодные месте, - доблестные солдаты и умелые работники. Так, например, бесплодная равнина Аттики заставила афинян изобрести искусство.

3.4.4. Ф. Бэкон, У. Темпл, Б. Фонтенель

Вслед за Ж. Боденом к идее географического детерминизма склонялся великий английский философ Фрэнсис Бэкон (1561 -1626), что видно из его работы «Опыты или наставления нравственные и политические» (окончательный вариант - 1625; русск. перевод: Соч. в 2-х т., Т. 2. М., 1972). Более детально она разрабатывалась уже известным нам Уильямом Темплем в работе «Очерки происхождения и природы власти» (1672).

Во Франции к этой идее обратился Бернар Ле Бовье де Фонтанель (1657 - 1757). В работе «Отступление по поводу древних и новых» (1688; послед. русск. перевод: Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979) он говорит о влиянии климата на склад ума людей и тем самым на их идеи.

3.4.5. Ж.-Б. Дюбо

Широкое развитие географический детерминизм получил в эпоху Просвещения. Эта идея была разработана Жаном-Батистом Дюбо (1670-1742), перу которого принадлежит несколько исторических работ, в частности знаменитая в свое время книга «Критическая история установления французской монархии в Галлии» (1734). Свои взгляды на роль географической среды он изложил в труде «Критические размышления о поэзии и живописи» (1719; русск. перевод: М., 1976).

В этой книге он рассматривает не историю человечества вообще, а историю искусства. Как указывает он, в истории искусства были периоды расцвета и периоды упадка. Всего он насчитывает четыре великие эпохи в истории искусства: 1) век, начавшийся за десять лет до воцарения Филиппа, отца Александра Великого; 2) век Юлия Цезаря и Августа; 3) век Юлия II и Льва X и 4) век Людовика XIV.

В поисках причин расцвета и упадка искусства Ж.-Б. Дюбо обращается к природным факторам. Как пишет он, есть страны, в которых никогда не родятся ни великие живописцы, ни великие поэты. Таковы страны Крайнего Севера. «Давно уже подмечено, - пишет Ж.-Б, Дюбо, - что некоторые местности славятся своими дарованиями, тогда как сопредельные вовсе не разделяют этой славы».14 Дюбо Ж.-Б. Критические размышления о поэзии и живописи. М., 1976. С. 348.

И главная причина - в климате этих мест, прежде всего в качестве воздуха. «Поскольку, - пишет Ж.-Б. Дюбо, - в продолжении всей человеческой жизни душа пребывает связанной с телом, то характер нашего духа и наших склонностей во многом обуславливается качествами крови, питающей наши органы и поставляющей им в течение детства и юности материал, нужный для их роста. А качества крови в свою очередь во многом зависят от воздуха, которым мы дышим. В еще большей степени зависят они от качества того воздуха, которым мы дышали в детские годы, ибо именно он определил особенности нашей крови. А эти особенности повлияли на строение наших органов, которое в силу обратной взаимосвязи уже в зрелые годы сказывается на качествах нашей крови. Вот почему народы, обитающие в разных климатах, столь разняться между собой по своему духу и наклонностям. Сами же качества воздуха зависят от испарения почвы, которую обволакивает этот воздух. При разных составах почвы разным бывает и омывающий ее воздух».15 Там же. С. 391.

Введение в качестве главного фактора, определяющего дух и склонности народов, качества воздуха, которым дышат люди, позволяет Ж.-Б. Дюбо объяснить, почему жители одних и тех же стран в разные времена отличаются разными правами и разной степенью одаренности. Все дело в том, что воздух не остается одним и тем же, он подвержен многочисленным изменениям. А результатом изменения воздуха является изменение нравов народов.

Подводя итоги своим рассуждениям, Ж.-Б. Дюбо пишет: «Из всего вышеизложенного я заключаю: что причины перемен, происходящих в нравах и одаренности жителей разных стран, следует искать в изменениях, затрагивающих свойства тамошнего воздуха, подобного тому как отличия между характерами разных народов принято объяснять разницей между свойствами воздуха их стран. Подобно тому, как разницу, которая замечается между Итальянцами и Французами, приписывают различию между воздухом Италии и воздухом Франции, так и существенное различие, которое ощущается между нравами и одаренностью Французов в разные эпохи, следует приписать изменению свойств воздуха Франции».16 Там же.

3.4.6. Ш. Монтескье

Самая известная в эпоху Просвещения концепция географического детерминизма изложена в знаменитом труде Шарля Луи де Секонда, барона де ля Бред и де Монтескье (1689 - 1755) «О духе законов» (1748; русск. перевод: Избранные произведения. М., 1955;. О духе законов. М., 1999).

Ш. Монтескье, вслед за Ж. Боденом и Ж.-Б. Дюбо, к числу важнейших сил, определяющих характер общественного строя, относит прежде всего климат. «Есть страны, - писал он, - жаркий климат которых настолько истощает тело и до того обессиливает дух, что люди исполняют там всякую трудную обязанность только из страха наказания. В таких странах рабство менее противно разуму; и так как там господин столь же малодушен по отношению к своему государю, как его раб по отношению к нему самому, то гражданское рабство сопровождается в этих странах политическим рабством».17 Монтескье Ш. О духе законов // Избранные произведения. М., 1955. С. 366.

Другой важный фактор - рельеф местности. «В Азии, - читаем мы у Монтескье, - всегда были обширные империи; в Европе же они никогда не могли удержаться. Дело в том, что в известной нам Азии равнины гораздо обширнее и она разрезана горами и морями на более крупные области; а поскольку она расположена южнее, то ее источники скорее иссякают, горы менее покрыты снегом и не очень многоводные реки составляют более легкие преграды. Поэтому власть в Азии должна быть всегда деспотической, и если бы там не было такого крайнего рабства, то в пей очень скоро произошло бы разделение на более мелкие государства, несовместимое, однако, с естественным разделением страны».18 Там же. С. 391.

И, наконец, большое значение имеет характер почвы. «Бесплодная почва Аттики, - утверждал Ш. Монтескье, - породила там народное правление, а на плодородной почве Лакедемона возникло аристократическое правление, как более близкое к правлению одного - правлению, которого в те времена совсем не желала Греция».19 Там же. С. 392.

Доктрине провиденциализма деятели эпохи Просвещения противопоставили положение о том, что при изучении истории нужно искать естественные и только естественные причины происходивших событий, что в истории, как и в природе, действуют естественные и никакие другие закономерности. Однако общими положениями о объективных законах истории ограничиться было нельзя. Нужно было искать реальные естественные факторы, определявшие жизнь общества. С этим и связано обращение Ш. Монтескье к природным условиям, в которых существовали конкретные человеческие общества. Но если влиянием географической среды еще как-то можно было объяснить особенности социального строя той или иной страны, то для понимания причин развития общества географический детерминизм в том его варианте, в каком он был изложен у Ш. Монтескье, не давал по существу ничего. Мало что давала в этом отношении и концепция Ж.-Б. Дюбо.

И это еще тогда было подмечено целым рядом мыслителей, выступивших с аргументированной критикой географического детерминизма. Ее мы находим в работе К.А. Гельвеция «Об уме» (1758; русск. перевод: Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1973) и труде Дж. Миллар «Происхождении различия рангов» (1771, 1781). «Как много наций может быть найдено, - писал последний, - где ситуация с точки зрения климата совершенно одинакова, а характер и политические институты, однако, полностью противоположны? Сравните, в этом отношении мягкость и умеренность китайцев с грубыми правами и нетерпимыми принципами их соседей в Японии. Что за контраст проявляют народы, жившие рядом, такие как афиняне и лакедемонцы? Может ли быть принято, что различие между климатом Франции и Испании, между Грецией и соседними провинциями Турецкой империи ответственны за различные обычаи и нравы их нынешних обитателей? Как возможно объяснить национальные особенности, которые отличают англичан, ирландцев и шотландцев, различной природной температурой, при которой они живут? Различные правы народа в той же самой стране, но в различные периоды не менее знаменательны, и дают свидетельства, еще более убедительные, что национальный характер мало зависит от непосредственного воздействия климата. Нынешние обитатели Спарты живут под влиянием тех же самых физических условий, что и во время Леонида. Современныеитальянцыживутвстранедревнихримлян».20 Millar J. The Origin of the Distinction of Ranks. London, 1781. P. 13-14.

3.5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДЕМОГРАФИЧЕСКОГО ДЕТЕРМИНИЗМА: К. ГЕЛЬВЕЦИЙ, А. БАРНАВ

А между тем к середине XVIII в. проблема развития общества стала особо актуальной. Ведь к этому времени окончательно оформилась и идея последовательной смены в истории человечества трех типов социально-исторических организмов: дикарского, варварского и цивилизованного, и концепция четырех стадий развития человеческого общества в целом: охотничье-собирательской, пастушеской, земледельческой и торгово-промышленной. А во второй половине века наполнилась конкретным содержанием схема смены трех (а у некоторых авторов и четырех) стадий эволюции цивилизованного общества. Общепризнанным стало, что античное общество было рабовладельческим, средневековое - феодальным, а общество нового времени - торгово-промышленным.

Окончательно утвердилась идея не просто развития человеческого общества в целом, а поступательного его развития, т.е. прогресса. И поэтому на первый план выдвинулся вопрос о том, в результате действия какой силы (или каких сил) происходил переход от одной всеобщей стадии развития общества к другой. Географический детерминизм ответа на этот вопрос не давал. Нужно было искать другие естественные факторы.

И в качестве такого фактора была названа динамика народонаселения общества. Возник демографический детерминизм. О демографическом детерминизме можно говорить только в том случае, когда не просто признается влияние демографического фактора на развитие общества, а когда он рассматривается в качестве главной силы, определяющей либо характер общественного строя, либо подъем общества с одной стадии развития на другую, либо то и другое вместе.

Влияние демографического фактора на развитие общества было подмечено давно. Дж. Вико в своих «Основаниях новой науки об общей природе наций» (1725) высказал идею, что в результате роста населения людям стало не хватать «доброхотных плодов природы» и они тогда «стали обрабатывать землю и засевать ее хлебом».21 Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М.-Киев, 1994. С. 216.Морелли в своем «Кодексе природы» (1755) считал переход от естественного состояния с общей собственностью и патриархальным правлением к цивилизованному состоянию с частной собственность и всеми порождаемыми ею пороками результатом прежде всего роста населения.

В дальнейшем эти идеи были разработаны французским материалистом К. А. Гельвецием в труде «О человеке» (1769, 1773; русск. перевод: Соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1974). Им была создана первая, хотя и довольно абстрактная концепция демографического детерминизма.

Однако идея демографического детерминизма с самого начала имела и противников. Не отрицая влияния динамики населения на развитие общества, они в то же время указывали на то, что сама эта динамика во многом определяется характером общества. Об этом писали англичанин Роберт Уоллес (1697-1771) в книге «Исследование о численности человечества» (1753) и американский просветитель Бенджамен Франклин (1706-1790) в работах «Наблюдения, касающиеся увеличения человечества и населенности стран» (1751) и «Заметки по некоторым из предшествующих наблюдений, подробно показывающие влияние нравов на население» (русск. перевод: Избранные произведения. М., 1956) и известный естествоиспытатель Жорж Луи Леклерк, граф де Бюффон (1707 - 1778) в пятом томе своей «Естественной истории» (1749 - 1804). В книге Франсуа Жана маркиза де Шателлю (1734-1788) «Об общественном счастье или размышления о положении людей в различные эпохи истории» (1772), указывалось на зависимость численности населения от степени обеспеченности общества средствами существования. Автор отмечал, что во взаимоотношении земледелия и численности населения ведущая роль принадлежит первому.

Но несмотря на возражения противников идеи демографического детерминизма набирали силу. Они, например, довольно отчетливо проявились в работе англичанина Джозефа Таунсенда «Исследование законов о бедных доброжелателем человечества» (1786), которая будет подробно рассмотрена ниже (3.10.2).

Демографический детерминизм присутствует в работе Антуана Барнава (1761 - 1793) «Введение во Французскую революцию» (русск. перевод первых 9 глав: Хрестоматии по французскому материализму XVIII века. Выпуск 2-ой. Пг., 1923). По мнению А. Барнава, который был сторонником четырехчленной периодизации истории человечества, именно рост населения привел к переходу от охоты к пастушеству, от него к земледелию, а затем и к возникновению мануфактуры. Однако эту точку он не выдерживал до конца последовательно. Если в одних местах его работы как решающий выступал демографический фактор, то в других - географический. По-видимому, он одним из первых, если не первый провел деление страны на континентальные и прибрежные (морские), которое потом легло в основу современных концепций геополитики. Наряду с демографическим и географическим детерминизмом в построениях А. Барнава присутствует и то, что принято именовать экономическим детерминизмом.

Но демографический детерминизм в варианте, представленном именами К. Гельвеция и А. Барнава, если в какой-то степени и объяснял переход от одной формы хозяйства к другой, то для понимания характера общественного строя давал очень мало. И совсем ничего он не давал для понимания существовавших в обществе социальных идей, общественного мнения. Это и побуждало А. Барнава заниматься поисками иных решений проблемы движущих сил общества.

ЦИКЛИЧНОСТИ ТЕОРИИ – концепции, описывающие развитие общества или отдельных его подсистем (экономики, социальной политики, культуры и т.д.) как последовательность повторяющихся циклов; при этом под циклом понимается совокупность процессов и явлений, составляющих кругооборот в течение определенного промежутка времени и приводящих социальную систему в исходное или подобное исходному состояние. Эти теории возникли уже в глубокой древности. Представления о циклическом развитии общества, как и Космоса в целом, характерны для философии Гераклита , Эмпедокла , Платона , Аристотеля , Марка Аврелия , ими пронизана индийская философия. Так, согласно Платону, Космос существует как вечное чередование катастроф и рождений, свои циклы присущи развитию любого общества, напр. истории эллинов.

Позднее сходные представления о цикличности и закономерной повторяемости исторического развития легли в основу философских и общеисторических концепций общественного развития, в разное время разрабатывавшихся Дж.Вико , Г.Рюккертом, Н.Я.Данилевским , О.Шпенглером , А.Тойнби , К.Кунгли, Л.Н.Гумилевым, М.Одеоном и др. В этих концепциях циклы развития общества, как правило, представляют собой «жизненные циклы» тех или иных социальных систем со своими рождением, взрослением и умиранием («век варварства», «век героев», «век городов, законов и разума» у Дж.Вико; «весна», «лето», «осень» и «зима» культур у О.Шпенглера; «генезис», «рост», «надлом» и «распад» цивилизаций у А.Тойнби, фазы этногенеза и развития этносов у Л.Н.Гумилева). Эти концепции не отрицают наличия периодов поступательного, восходящего движения данной социальной системы, но рассматривают их как определенные, ограниченные во времени фазы развития, на смену которым неизбежно приходят фазы стагнации и упадка. Общая черта этих теорий состоит в том, что «жизненные циклы» являются более или менее универсальными схемами, которые, по замыслу их авторов, описывают развитие любой культуры, цивилизации или этноса. В то же время подобные теории, улавливая некоторые общие закономерности в развитии различных этнических, национальных или цивилизационных образований, часто не учитывают уникальные черты и особенности, присущие каждой конкретной социальной системе.

Наряду с «жизненными циклами» большой протяженности (от нескольких сотен до нескольких тысяч лет) в ряде теорий цикличности используются циклы «смены поколений», имеющие протяженность от нескольких десятков (обычно 25–35) до сотни лет. При этом в большинстве концепций имеются в виду не чисто биологические, а «социальные» поколения, смена которых связана прежде всего с изменениями культурных и политических условий. Проблемы социальных поколений и их смены как механизма общественного развития представлены в трудах таких мыслителей, как Н.Макиавелли , Ж.Боден , Т.Кампанелла , Б.Паскаль , Д.Юм , Ж.-Ж.Руссо , А.Фергюсон , К.А.Сен-Симон , Ф.М.Фурье , О.Конт , Дж.С.Милль , Г.Спенсер , В.Дильтей , Л. фон Ранке, В.Парето, К.Мангейм, X.Ортега-и-Гассет. Из современных авторов идея смены социальных поколений как основы формирования циклов истории представлена, напр., у американского историка и политического философа А.Шлезингера (мл.).

Кроме того, существуют концепции, в которых делаются попытки напрямую связать природные (прежде всего космические) циклы с историческими циклами и колебаниями. Так, У.Джевонс связывал циклы солнечной активности с экономическими циклами, А.Л.Чижевский – с подъемами и спадами массовых социальных движений, революциями и т.п. Идеи русских «космистов» (В.И.Вернадского , Н.А.Морозова, К.Э.Циолковского и др.) в определенной мере послужили методологической основой для подобных концепций.

Теории цикличности раскрывают те стороны развития общества, на которые не обращают внимания теоретики социальной эволюции как чисто поступательного процесса. Сюда относятся, в частности, определенная повторяемость или подобие событий и явлений, наблюдаемых в развитии разных обществ или в развитии одного общества на разных этапах, а также периодическое изменение направления, вектора социальных процессов. Однако представления о цикле исторического развития как о замкнутом круге, присущее многим теориям цикличности, в целом не являются адекватными и подвергаются справедливой критике. Социум, проходя цикл или период в своем развитии, не может вернуться в исходную точку: в истории, как и в природе, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Поэтому более плодотворными и в настоящее время распространенными являются теории, рассматривающие исторические циклы как открытые, т.е. приводящие социальную систему не в исходное, а в новое состояние, хотя частично подобное исходному.

Наличие незамкнутых циклов (длинных волн) исторического развития было показано в работах русского экономиста и социолога Н.Д.Кондратьева. Среди наиболее известных авторов, разрабатывавших или продолжающих разрабатывать различные аспекты теории длинных волн в развитии общества, можно назвать Й.Шумпетера, Ф.Симиана, Э.Лабрусса, Ф.Броделя , И.Уоллерстайна, Э.Манделя, Дж.Голдстайна. Фактически волновой подход к исследованию развития общества в настоящее время представляет собой самостоятельное направление научной и философской мысли, отличающееся от классических теорий цикличности.

Литература:

1. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Киев, 1994;

2. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо–Романскому. М., 1991;

3. Кондратьев Н.Д. Проблемы экономической динамики. М., 1989;

4. Тойнби А. Постижение истории. М., 1991;

5. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., 1995;

6. Гречко П.К. Концептуальные модели истории. М., 1995, с. 26–49;

7. Савельева И.М. , Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997, с. 355–432;

8. Шпенглер О. Закат Европы, т. 1. Образ и действительность. Новосибирск, 1993;

9. Шлезингер А. (мл. ). Циклы американской истории. М., 1992;

10. Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса. – «Сибирские огни», 1990, № 9, с. 136–156.

Глава 4. Теория цивилизации Вико. Идея круговорота

Вико выдвинул циклическую теорию развития общества. Согласно его концепции, циклы развития, по которым Провидение шаг за шагом ведет человечество от варварства к цивилизации, история проходила от древнейших времен до эпохи заката Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвещения.

Представление о непрерывном развитии человеческого рода (поступательном движении наций) является неотъемлемой частью философии Вико. Но это представление лишено у него той отвлеченности, которая побуждала Перро или Фонтенеля смотреть на всю предшествующую историю с более или менее ясно выраженным высокомерием. Вико понимает вечную прелесть детства человеческого общества и не стремится отбросить чувственно-практическое простонародное отношение к миру ради успехов сиятельного рассудка. Он превосходно рисует, как героический век - эпоха личной зависимости, господства и рабства, фантастического права и суровой аристократии, век слабого рассудка и живого воображения, мифологии и эпоса - уступает место демократическим порядкам, рациональной прозе, господствующей в республиках (символом которых является не копье, а кошелек и весы). Вико понимает прогрессивность этого перехода. Картина жестокого угнетения народа землевладельческой аристократией, набросанная в нескольких главах "Новой науки", превосходит самые смелые рассуждения просветительской эпохи. Ненависть к остаткам средневековья у Вико поистине органическая, нисколько не книжная. Но вместе с тем Вико сомневается в том, что победа буржуазной цивилизации над эпохой поэтического варварства является абсолютным прогрессом. Ее прогрессивность исторически относительна.

Вместе с фантастикой героической эпохи из общественной жизни исчезает определенный элемент народности, которого не может вернуть даже "милостивое право, оцениваемое по равной для всех полезности причин". Формальная независимость личности часто уступает естественной свободе, охраняемой обычаем. Не является ли чувственное сознание, основанное на ярких и общедоступных образах, более демократическим, более близким к телесно-практической жизни большинства людей, чем тайная мудрость философов, прозаическая и холодная? Что может быть более равнодушным к страданиям и радостям человечества, чем рассуждения de more geometrico? Народы - "поэты по своей природе".

Вико еще неизвестны противоречия развитого буржуазного строя. Он судит только на основании тех круговоротов, которые испытали более ранние и простые общественные организмы. Однако в этих пределах его рассуждения безукоризненны. Туман героических времен рассеивается, демократия побеждает, а вместе с ней приходят гуманность и самосознание. Но эта победа недолговечна. Народная свобода в республиках, символом которых являются весы и кошелек, становится удобной ширмой для обогащения немногих. Частные интересы побеждают общественное начало, и свобода превращается в рабство.

"После того как Могущественные в народных республиках стали направлять Общественный Совет в личных интересах своего Могущества, после того как Свободные Народы в целях личной пользы дали Могущественным соблазнить себя и подчинили свою общественную свободу их властолюбию, тогда возникли партии, начались восстания и гражданские войны, и во взаимном истреблении наций возникла форма Монархии". В Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М. - Киев, 1994. С. 116. Благословенно рабство, ибо оно сохраняет частицы справедливости! Благородные управляли своими вассалами или клиентами на основе варварских обычаев, неписаных и тайных законов. Плебейская масса боролась за писаные законы, рациональную юриспруденцию. И что же? Тирания законов необычайно выгодна для могущественных и враждебна естественному праву народов. Казуистика героических времен, сохранявших буквальное значение законодательных формул, не исчезает, она лишь видоизменяется, переходя в формализм юристов, - казуистику в собственном смысле слова, известную только образованным нациям. Так цивилизация приводит к новому варварству, варварству рассудка, рефлексии. "Как и во времена варварства чувств, варварство рефлексии соблюдает слова, а не дух законов и установлений, но оно значительно хуже первого, так как варварство чувств верило, что справедливое - это то, что его поддерживало, то есть звуки слов; варварство же рефлексии знает, что справедливое - это то, что его поддерживает, то есть то, что имеют в виду установления и законы, но стремится обойти это суеверием слов". Там же. С. 124.

Справедливость общественных установлении остается в области отвлеченных идеалов; на практике идеальные нормы осуществляются только посредством самых

уродливых извращений. Дух нового мира - лицемерие. Да и сами по себе отвлеченные формулы права настолько узки, что справедливость находит себе защиту только в милости. Система Вико содержит характерную непоследовательность. Показывая, как человеческая природа угнетенных народов побеждает героическую природу благородных, Вико сближает этот процесс с общим развитием сознания от бесформенной и туманной фантастики к рассудочному мышлению демократических времен. Согласно этой схеме высшей

формой юстиции должны быть суды, основанные на строжайшем соблюдении рациональных норм. Пусть погибнет мир, но свершится правосудие! Однако в действительности Вико считает более демократическим и гуманным судопроизводством то, которое обращается с нормой закона более или менее свободно.

В своем отвращении к тирании законов Вико близок к идеям Возрождения, как они выступают перед нами в комедии Шекспира "Мера за меру". Не господство непогрешимых законов, а напротив: отступление от норм рациональной юриспруденции (точнее - буржуазного права) является основой, человеческого, милостивого правосудия. Это правосудие не довольствуется формой, но "рассматривает истинность фактов и милостиво склоняет смысл законов везде, где того требуют равные условия".

Если два человека равны перед законом, но не равны на самом деле по своему реальному положению, то для сохранения справедливости необходимо следовать истинности фактов, нарушая формальную правильность закона. Итак, узкий горизонт буржуазного права, по известному выражению Маркса, не был секретом для Вико, но он полагал, что единственной возможной гарантией справедливости явится допущение какого-то остатка иррациональных времен.

Чувство должно спасти рассудок от бессмыслицы, монархия - от жестокости республик, основанных на богатстве. И Вико грезит о высшем типе судов - судов, совершенно не упорядоченных. "В них господствует истинность фактов; под диктовку совести, везде, где встретится нужда, на помощь им приходят милостивые законы во всем том, чего требует равная для всех полезность причин. Они овеяны естественным стыдом, плодом образованности, а потому и гарантией в них служит добросовестность - дочь культуры, соответственно искренности Народных республик и еще того больше - благородству Монархий, где Монархи в такого рода судах торжественно ставят себя выше законов и считают себя подчиненными только совести и Богу". Много времени спустя эти рассуждения повторил Бальзак в "Банкирском доме Нусингена". Да, собственно, и гегелевская философия права основана на подобном сдерживании противоречий буржуазного строя посредством монархических учреждений.

Вико различает монархию, следующую за народными республиками, и первоначальную монархию божественных времен (римских царей или греческих базилевсов). Первая отвечает в известном смысле интересам плебеев, так как она подчиняет себе могущественных, опираясь на ненависть к ним со стороны простого народа. Автор "Новой науки" рисует картину утверждения монархии по образцу итальянских государств эпохи Возрождения или императорского Рима. Его монархизм - местами простое историческое наблюдение, местами идеалистическая утопия в духе теоретиков просвещенного абсолютизма или, скорее, в духе Гегеля. При этом повсюду Вико дает понять, что демократия является высшим результатом культуры, и только в силу превратности вещей она недолговечна и нуждается в сохранении ее прогрессивного зерна посредством некоторого обращения вспять - к монархии.

Развитие человечности происходит вместе с падением всесокрушающей общественной энергии, которой так богаты варвары (она раскрывалась не только в господской доблести благородных, но и в соревновании с ними подчиненных сословий). "Героизм теперь по самой природе гражданственности невозможен". В республиках герои единичны, как Катон Утический (да и тот лишь благодаря своему аристократическому духу). В монархии героями называют тех, кто верно служит своим правителям. "Поэтому нужно прийти к заключению, что героя в нашем смысле угнетенные народы жаждут, философы изучают, поэты воображают, но гражданская природа не знает такого рода благодеяний".

Другими словами, поступательное движение наций полно самых глубоких противоречий. Создает ли оно гарантии действительной народной свободы? Не вырождается ли общественная энергия народов вместе с развитием общественного богатства, обособлением государства от общества, утверждением формального права, изучаемого особым сословием юристов, вместе с победой эгоистического рассудка над бессознательным общественным чувством примитивных народов?

Да, на высшей ступени цивилизации народы снова впадают в состояние варварства, вначале совершенно иного, чем варварство эпохи Гомера или Данте. "Так как Народы, подобно скотам, привыкли думать только о личной пользе каждого в отдельности, так как они впали в последнюю степень утонченности или, лучше сказать, спеси, при которой они, подобно зверям, приходят в ярость из-за одного волоса, возмущаются и звереют, когда они живут в наивысшей заботе о телесной преисполненности, как бесчеловечные животные при полном душевном

одиночестве и отсутствии иных желаний, когда даже всего лишь двое не могут сойтись, так как каждый из них преследует свое личное удовольствие или каприз, - тогда народы, в силу всего этого, из-за упорной партийной борьбы и безнадежных гражданских войн начинают превращать города в леса, а леса - в человеческие берлоги. Здесь в течение долгих веков варварства покрываются ржавчиной подлые ухищрения коварных умов, которые варварством рефлексии сделали людей такими бесчеловечными зверями, какими сами они не могли стать под влиянием первого варварства чувств: ведь это варварство обнаруживало великодушную дикость, от которой можно было защититься или борьбой, или осторожностью, а варварство рефлексии с подлой жестокостью, под покровом лести и объятий посягает на жизнь и имущество своих ближних и друзей.

Поэтому народы от такой рассудочной злости, применяемой в качестве последнего лекарства провидением, настолько тупеют и глупеют, что не чувствуют больше удобств, изысканности, наслаждений и роскоши, но одну лишь «необходимую жизненную полезность». Там же. С. 165.

Эти страницы - одно из самых блестящих изображений падения человеческих нравов в обществе, основанном на купле и продаже. Это духовное царство животных, по выражению Гегеля, описано Вико во всех его морально-психологических особенностях, описано с дерзкой полнотой и откровенностью, с подлинным даром исторического предвидения. Царство рассудочной злости, одичание под сенью культуры, стихия глупости, подавляющая всякие признаки мысли, полное погружение в идиотизм и бесчеловечность.

Учение Вико о круговороте отражает некоторые реальные стороны поступательного движения наций. Многие предсказания "Новой науки" подтвердились в самых широких размерах - позднейшие критики буржуазной цивилизации в XIX веке повторяют слова великого итальянца о новом варварстве. Но, как всякий пророк, Вико рассуждает туманно, с оттенком мистицизма. Реальные картины действительности подернуты у него фантастической дымкой, ослаблены бессознательным впечатлением общественного круговорота малых культур. «Идея круговорота становится односторонней, и древний предрассудок поглощает едва родившуюся научную истину», Лифшиц М. Указ. соч. С. 19. - считает М. Лифшиц.

Заключение

Джамбатиста Вико - итальянский философ и историк, предвосхитивший методы историко-культурных и этнологических исследований. В ходе исследований Вико расширил рамки поставленных задач и в работе Основания новой науки об общей природе наций (Principi di una scienza nuova dintorno alla comune natura delle nazione.., или просто Scienza nuova), выдержавшей несколько изданий (в частности, в 1725, 1730 и посмертно в 1744) и множество исправлений, попытался не только описать историю естественного права, но и найти идеальную схему всеобщей истории.

Интерес к исследованию истоков и причин сочетался у Вико с его самой значительной инновацией - попыткой сформулировать законы исторического развития. Он верил в существование законов истории, которые можно распознать и систематично изложить. "Спиральная" теория Вико (в советской философской литературе ее принято было называть "теорией исторического круговорота") была одной из первых попыток создать универсальную модель подъема и упадка цивилизаций. Она не была ни линейной, ни циклической и соединила в себе обе эти концепции. Убежденность Вико в существовании определенных законов, которые управляют историей, подобно тому, как определенные законы управляют любой другой наукой, ознаменовало начало нового взгляда на историю. Он впервые применил позитивистский подход к истории в первой половине XVIII века, однако только в середине следующего столетия этот подход стал наконец неотъемлемой частью исторического анализа. Позитивистский подход - как в истории, так и в физике - зиждется на представлении о том, что всякое знание основывается на понимании естественных явлений и что свойства и взаимосвязи этих явлений, будь то исторические события или молекулярные структуры, могут быть в полной мере осмыслены и проверены. И все же Вико, например, в "Основаниях новой науки об общей природе вещей" признавал такие реальности, как всемирный потоп.

Для Вико историяэто никак не простой набор фактов, материально размеченных во времени. Это впоследствиии история предстанет перед взором отыскивающего историческую существенность, сплошным течением, материей действительности, неподвергаемой осмыслению и рефлексии, не подвергаемой в попытке мифического со-чувствования какой-то адеквации в единстве веры, опыта, представлений. Это потом история станет воплощённой, воплотившейся во всех своих формах, кроме будущего времени, хронологией, осевшей материей бытия, "ключи от счастья которой", "небесная" идеальная отмычка которой - всем давно известна и подразумевается как что-то само по себе очевидное в историческом познании.

Но для Вико история - это и не простая подгонка фактов под существующую хронологию, коль скоро в факте историку видится пульсирование исторической достоверности. Тем более не это. Вико бросает вызов бессмысленной хронологии, на которую в самом же начале "набрасывается" за её невменяемость и беспомощность саму по себе. Его История - именно набор Идей, общезначимых, истинных положений, которые остаются таковыми "всегда". Которые и поздняя европейская историография также пристально пыталась отыскать и сформулировать перед непосредственно материально-хронологическим их воплощением в история, т.е. платонически, будь это историософские изыски русских славянофилов Н.Данилевского и Хомякова; культурно-исторические морфемы Шпенглера; пресловутое осевое время К.Ясперса и другие построения, часто называемые "историософскими".

Идеи, Аксиомы Вико выражаются в истории, и они выражены в ней (что и есть хронология, как сухой остаток этой выраженности), однако не они, а именно связь, "как" воплощаются эти идеи в истории и почему именно так, а не иначе, вот предмет пристального внимания Вико. Собственнонаучный интерес к данности, а не к идеальной наполненности. Его "Наука…" - наука, и Аристотель здесь у "изголовья". Предварительный перечень Идей, "Элементов", у Вико явно рассогласован, избыточен и продуман не сам по себе, а в отношении к удобству материала, предчувствуемого и положенного "перед собой" заранее.

Конечно, Вико строит не то, что мы называем "историей", в нашем, современном её понимании. Им задумывается "наука", причём глобально-историческая наука. С постановки предмета (истории) и метода исследования всякая "наука" и должна начинать. Однако, именно вот такой, "научно-глобальный" план постижения, оказывается способен набрать такую глубину исторического обобщения и такую точность исторического инструментария, что заставляет и фактически имеющийся материал вставать ещё "твёрже" на своё место.

Список источников и литературы

1. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М. - Киев, 1994. С. 116.

2. Вико Дж. Собрание сочинений в 3-х томах. М., 1986.

3. Курятников В.Н. О двух подходах в освещении истории: духовном и светском //http://samara.orthodoxy.ru/Hristian/Kuryatn.html

4. Лифшиц М. Джамбатиста Вико // Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М. - Киев, 1994. С. 3 - 19.

Примечания

Джамбаттиста Вико родился в Неаполе 23 июня 1668 г. в семье скромного библиотекаря. «Много забот ему причиняла возраставшая бедность семьи, он горел желанием получить досуг, чтобы продолжать свои занятия...

Джамбаттиста Вико – итальянский философ и историк

Вико был одним из первооткрывателей истории, как обладающего объективным характером процесса. Философ считал, что надлежит исследовать именно этот мир, поднимая один пласт за другим и перерабатывая их как сделанные...

Джамбаттиста Вико – итальянский философ и историк

Главным врагом философии Вико был рационализм в его классической форме, выработанной еще в XVII веке Декартом. Вико иронически относится к тайной мудрости философов, он больше уважает государственную мудрость политических деятелей...

Конечно, эта идея евразийцев не имеет ничего общего с компромиссами революционного обновленческого движения в церкви. Они считали, что для церкви недопустимо искажение вечных духовных истин в угоду времени. Напротив...

Западники и Славянофилы. Проблема "Россия-Запад". Евразийство.

Сама по себе эта идея не оригинальна и не раз выдвига-лась эмиграцией, но у евразийцев она интересна своим со-единением с методом ее осуществления. («Идеология должна быть методологией» П.Сувчинский). Чтобы правильно бо-роться с революцией...

Важное место в идеологии национал - социализма занимала идея возрождения нации. Она часто звучала в пропагандисткой деятельности нацистов, так как широкие массы были не удовлетворены положениями Версальского договора, кроме того...

Идеология и политика национал-социализма в Германии

Ядром, важнейшей составной частью мировоззрения национал - социалистов был миф о превосходстве «арийской расы», призванный оправдать право немцев на мировое господство, на угнетение и подавление других народов. Раса, согласно догмам фашистов...

Идеология и политика национал-социализма в Германии

Все подчинение фюреру - важнейшая часть нацистской идеологии. Одной из основных задач пропаганды было возвеличение Гитлера. Каждому члену нацистской партии вменялось в обязанность иметь у себя в квартире фотографию фюрера...

Коллективизация сельского хозяйства

К середине 20-х годов на основе НЭПа после сильнейшей разрухи было в основном восстановлено сельское хозяйство. Одновременно, в ходе реализации кооперативного плана...

Становление независимости Монголии. Деятельность Унгерна

На допросах Унгерн говорил...

Экономические учения К. Маркса

В чем же состояла принципиальная новизна философских идей Маркса? Как неоднократно поясняли основоположники марксизма, домарксовский философский материализм (в том числе и фейербаховский) ограничивался констатацией зависимости человека...

Новое историческое сознание, окончательно победившее в XDC в., во многом обязано итальянскому философу истории Джамбаттиста Вико (Giambattista Vico, 1668–1744). Его главный труд Основания новой науки об общей природе наций (Principi di scienza nuova, 1725) труден для понимания и был мало известен при его жизни. Однако основная идея этого труда проста. Согласно Вико, мы можем обладать ясным и надежным знанием только о том, что мы сами создали [В некотором смысле основная идея Вико уже была сформулирована Гоб-бсом. (См. его Six Lessons to the Professors of the Mathematics. T.Hobbs. English Works. Ed. By W.Molesworth. Vol. 7. - P. 183 ff). «Некоторые из искусств являются доказательными (demonstrable), другие - нет. Доказательными являются те, где конструирование их предмета находится во власти творца, который при доказательстве не делает ничего сверх вывода следствий из его собственных действий. Причина этого в том, что наука о любом предмете выводится из предвидения его причин, порождения и конструирования. Следовательно, доказательство имеется там, где известны причины, а не там, где они ищутся. Поэтому геометрия является доказательной, поскольку линии и фигуры, о которых мы рассуждаем, начертаны и описаны нами самими. Доказательна и юриспруденция (civil philosophy), так как мы сами создаем государство (the commonwealth). Но поскольку природные тела известны нам не как наши конструкции, а по их следствиям, то здесь имеются не доказательства того, чем являются искомые нами причины, а того, чем они могут быть». Гоббс не связывает следствия этого принципа с исторической наукой. Имея в виду естествоиспытателей, Кант также пишет, что «разум видит только то, что сам создает по собственному плану» (И.Кант. Критика чистого разума. Предисловие ко второму изданию. Перевод НЛосского. Сверен и отредактирован Ц.Арзаканяном и М.Иткиным. - М., 1994. - С. 14). Впервые только у Гердера (Johann Gottfried von Herder, 1744–1803), Дройзена (Johann Gustav Droysen, 1808–1884) и Дильтея (Wilhelm Dilthey, 1833–1911) мы находим систематизацию истории и наук о духе, которая соответствует попытке Вико создать новые гуманитарные науки.].

Вико имел в виду прежде всего общество и историю, а также все институты и законы (ordinances), которые конституируют общество. Создаваемое человеком резко отличается от созданного Богом, то есть от природы. Так как природа создана не людьми, а Богом, то только Бог в состоянии полностью и до конца понять ее. Мы можем описывать природные процессы и выяснять, как ведут себя физические явления в экспериментальных ситуациях, но никогда не получим знание о том, почему природа ведет себя именно так, а не иначе. Люди могут познавать природу только «со стороны», с «позиции наблюдателя». Мы никогда не поймем природу «изнутри», как это делает Бог. Для нас полностью понятными и интеллигибельными являются только те вещи, которые мы понимаем «изнутри», при условии, что их творцом является человек [См. Джамбаттиста Вико. Основания новой науки об общей природе наций. Перевод А. Губера. - М.-К., 1994.]. Таким образом, для Вико различие между тем, что сотворено человеком, и тем, что дано природою, имеет важные эпистемологические следствия.

Основная идея Вико имеет несколько следствий. Во-первых, Основания новой науки вносят коррективы в картезианство. Декарт утверждал, что гуманитарные исследования не могут дать нам надежное знание. Имея в виду исследование общественной жизни Рима, Декарт иронически спрашивал, можем ли мы когда-нибудь узнать больше того, что было известно служанке Цицерона? Вико, как мы видим, придерживается противоположного мнения. Мы можем обладать надежным знанием только в науках, объекты исследования которых в определенном смысле созданы человеком. Это относится к арифметике, геометрии (в них мы «создаем» определения, аксиомы и правила вывода) и истории. В естествознании мы никогда не достигнем похожей степени надежности.

Во-вторых, Вико предугадал современные споры в философии науки по поводу взаимосвязи гуманитарных и естественных наук. Различие между ними, говорит Вико, связано не только с их методами, но и с присущими им типами отношений между субъектом познания и объектом познания. Для Вико, общество, культура и история являются продуктами человеческого духа [Этот тезис Вико занимает центральное место в интерпретации Дильтеем философии гуманитарных наук. См. W.Dilthey. Der Aufbau der geschichtlichen Welt in den Geisteswissenschaften. - Frankfurt am Main, 1970. - S.180.]. Итак, в «новой науке» исследователь пытается понять общество и культуру как выражение человеческих намерений, желаний и мотивов. В гуманитарных науках мы не имеем дело с картезианским различением субъекта и объекта. В них объект познания сам является субъектом (люди и созданное ими общество). В гуманитарных науках исследователь в определенном смысле лично «участвует» в жизни и деятельности других людей. Напротив, по отношению к природе он всегда находится в позиции «наблюдателя». Это обстоятельство обусловливает различие методов гуманитарных и естественных наук.

«Но в этой густой ночной тьме, покрывающей первую, наиболее удаленную от нас Древность, появляется вечный, незаходящий свет, свет той Истины, которую нельзя подвергнуть какому бы то ни бьио сомнению, а именно, что первый Мир Гражданственности был, несомненно, сделан людьми. Поэтому соответствующие Основания могут быть найдены (так как они должны быть найдены) в модификациях нашего собственного человеческого ума. Всякого, кто об этом подумает, должно удивить, как все Философы совершенно серьезно пытались изучать Науку о Мире Природы, который был сделан Богом и который поэтому Он один может познать, и пренебрегали размышлением о Мире Наций, т. е. о Мире Гражданственности, который был сделан людьми, и Наука о котором поэтому может быть доступна людям» [с.108].

Эпистемологические размышления Вико затрагивают также один из основных вопросов гуманитарных наук: каким образом современный человек может понять то, что создано предшествующими историческими эпохами и другими культурами? Вико считает, что когда историки и философы высказываются о прошлом, то они обнаруживают отсутствие исторического сознания. Они приписывают прошедшим временам понимание, которым они обладают сами. Но человеческие ментальные и интеллектуальные взгляды меняются от эпохи к эпохе. Знание, сформулированное и использованное в одно историческое время, трудно выразить и использовать в другое историческое время. Примером анахронизма, подчеркивает Вико, является предположение о том, что естественное право XVIII века существовало на ранней истории человечества. Выразители концепции естественного права (Гоббс, Гроций и др.) забывают, что понадобилось две тысячи лет, прежде чем философы развили современную теорию естественного права [См. Вико. Основания. - С. 104, 107.]. Более того, мы должны предостеречь себя от веры в то, что люди прошлого имели язык, искусство поэзии и рациональный разум, которые соответствуют тому, что мы находим в наше время.

Если мы хотим понять людей прошлого, мы должны заняться их языком (Вико также называет «новую науку» филологией). Мы должны погрузиться в их жизненные ситуации и смотреть на вещи с их точки зрения. Подобный подход является очевидным сейчас, в XX веке, но он не был таковым во времена Вико. Мы получили в свое распоряжение «историческое сознание», за которое Вико боролся в начале XVIII в.

Однако как можно «погрузить» себя в другие культуры и эпохи? Вико критически относится к радикальной точке зрения Просвещения, согласно которой Библия состоит из мифов и легенд, то есть поддерживаемых церковью «суеверий» и «выдумок». Для Вико мифы являются доказательством того, что ранние эпохи организовывали свой опыт в иных концептуальных схемах, чем более поздние эпохи. Ранние эпохи смотрели на мир через мифологические очки. Этот мир может быть реконструирован только с помощью «фантазии» (или, как выразится пятьдесят лет спустя Гердер, погружения Einfuhlung). С помощью фантазии мы можем, так сказать, прочувствовать жизненные ситуации других людей, участвовать в их жизни и понимать их мир «изнутри». Фантазия является способностью вообразить другие способы категоризации мира. Относясь к мифам как к «суевериям», мы лишаемся возможности понять, как думали люди прошедших эпох, как они, исходя из мифологического понимания реальности, действовали и тем самым изменяли себя и свой мир. Вико говорит, что мы можем научиться методически использовать нашу фантазию, если вспомним, что такое быть ребенком. Мы часто удивляемся странным сочетаниям слов и ассоциаций у детей, их «поэзии», «иррационализму», неумению делать логические выводы. Именно такой и должна была быть примитивная и дологическая ментальность первых людей [В современной форме этот тезис развивал французский социолог Люсьен Леви-Брюль (Lucien Levy-Bruhl, 1857–1939) (см. La mentality primitive. Paris, 1922).]. Аналогично процессу превращения ребенка во взрослого, рационального и морального индивида, мы должны вообразить постепенное развитие у разных народов способности к рациональному мышлению. Для Вико существует аналогия между развитием народа и развитием индивида. Филогенез (развитие вида) напоминает онтогенез (развитие индивида), микрокосм отражает макрокосм. Все народы переживают детство, юность, зрелость, старость, упадок и смерть. Этот цикл повторяется бесконечно.

Для Вико понимание, которое приобретается с помощью нашей фантазии, не является познанием, основанном на обычных фактах, не является оно и познанием, покоящимся на отношениях между понятиями. Оно более напоминает «интуитивное постижение», которое, как мы полагаем, мы имеем относительно характера и поведения нашего близкого друга. Вико утверждает, что в силу нашей общей человеческой природы мы можем понять других людей как бы изнутри. Иначе говоря, мы можем интерпретировать их действия как выражение намерений, желаний и резонов. Мы приближаемся к такому постижению, когда пытаемся понять, что означало быть человеком в Афинах Платона или в Риме Цицерона. Мы можем приобрести такое постижение, согласно Вико, только с помощью эмпатии или фантазии (ср., как в зависимости от позиции «участника» или «наблюдателя» по-разному понимается конфликт между «изнутри» и «извне»). Этим Вико стремится охарактеризовать постижение, или познание, которое не является ни дедуктивным, ни индуктивным, ни гипотетико-дедуктивным. Он стремится тем самым предложить гуманитарным исследованиям новую исследовательскую программу и новые методические принципы.

В то же время Основания новой науки Вико представляют собой синтез филологии, социологии и историографии. Новая наука описывает три главные исторические эпохи: 1) время богов; 2) время героев и 3) время человечества. Для Вико - это «идеальная вечная история», через которую проходят все народы. Конечно, он не считает, что все нации развиваются одинаковым образом. Они в большей или меньшей степени приближаются к этой «модели» «идеальной вечной истории», или, используя терминологию Вебера, к идеальному типу исторического движения. Нация возникает, достигает зрелости и умирает. Новые нации повторяют тот же самый цикл. Вико осознает, что «идеальная вечная история» не может быть полностью объяснена на основе намерений отдельных индивидов. Он обращает внимание на то, что человеческие действия часто имеют непредсказуемые последствия. В этой связи Вико говорит о непостижимых путях Божественного провидения в истории. Его позиция отличается как от стоицистского понимания рока, так и от спинозовской точки зрения на необходимость. Бог, или Божественное провидение, прямо не вмешивается в историю, но посредством человеческих действий реализует то, о чем никто не мог и подумать [В той мере, в какой человеческие создания сотворены Богом, они никогда не будут способны полностью понять свою роль в божественных планах, то есть то, как Божественное провидение использует человеческую природу для реализации Своей цели в отношении людей. С несколько иной точки зрения можно сказать, что науки о людях как «природных» и как «духовных» созданиях радикально отличаются друг от друга (ср. с разделением Вико естественных и гуманитарных наук).].

В свете этой «идеально-типовой» модели мы можем приблизиться к содержанию картины истории, развиваемой Вико. Сталкиваясь с силами природы, первые люди испытывали страх и ужас. Природе приписывались намерения и цели. В определенном смысле все существующее казалось священным. Эти люди не обладали всеобщими понятиями и развитым языком, возникшими в более позднее время. Их картина мира основывалась на аналогиях и ассоциативном мышлении [Согласно Вико, мы можем найти следы этой картины мира в нашем языке. Мы более не верим, что река имеет «рот», но продолжаем говорить об «устье» реки. Для нас смерч не имеет «глаза», но мы продолжаем говорить о «глазе смерча».]. Они воображали, что традиции, привычки и общественные учреждения установлены богами. То, что является правильным и справедливым, им сообщал оракул. Первое «естественное право» понималось как «богоданное». Форма правления была в буквальном смысле слова теократической. Как мы видим, это был образ жизни, в котором все было взаимосвязанным и зависящим от примитивной «природы» или ментальности человека. Согласно Вико, это было «время богов». В течение этого периода люди создали религию, искусство и поэзию, которые соответствовали их образу жизни и эмоциональному мироощущению.

На следующем этапе, во «времена героев», могущественные патриархи (patres) стали предводителями семей и племен. Слабые искали защиты и становились плебеями. Эта эпоха описана в Илиаде Гомера [Вико подчеркивает, что Илиаду и Одиссею создали разные авторы. Он считает, что эти поэмы разделяет 600 лет. Илиада также не является произведением одного человека, а результатом народного творчества (народной поэзии). Тем самым Вико начинает обсуждение так называемого «гомеровского вопроса».]. На этой фазе истории также существует внутренняя взаимосвязь между картиной мира, поэзией и образом жизни. Героическое сознание является «поэтическим», а не дискурсивным. Метафоры превалируют над понятиями. Мудрость эпохи является «поэтической», а не философской. Гомеровские герои поют, они не говорят прозой.

Общественная дифференциация порождает внутреннюю динамику «героического общества». Жизнь плебеев и то, что они производят, находятся в руках хозяев [Вико. Основания. - С. 250.]. Постепенно плебеи (famuli) начинают осознавать свою силу и, соответственно, меньше нуждаться в защите. Они «гуманизируются», учатся аргументировать и требуют своих прав. Требования со стороны рабов ведут к объединению сил хозяев с целью подавления сопротивления угнетенных. Этот конфликт является источником возникновения аристократии и монархии. Согласно Вико, Солон (630–560 до Р.Х.) стал первым выразителем новой эгалитарной ментальности.

Солон побудил угнетенных задуматься и признать, что «их человеческая природа одинакова с благородными: и что, следовательно, они должны быть уравнены с ними в гражданском праве (civil diritto)» [Вико. Основания. - С. 151 Тем самым Вико как бы предвидел гегелевскую диалектику господина и раба. Когда те, которыми правят, понимаются как равные с теми, кто управляет, то, по мнению Вико, изменение формы правления становится неизбежным. В результате форма государственного правления из аристократической становится демократической. Во время этого перехода язык также изменяет свой характер. Мы оказываемся в «прозаической» эпохе. Люди учатся использовать абстракции и всеобщие понятия. Философская мудрость заменяет поэтическую. Мы приходим к «модернистскому» различию между священным и мирским, между храмом и харчевней.

В этой третьей исторической эпохе, называемой Вико «временем человека», впервые появляется индивид и с ним индивидуализм. Индивидуализм и эгоизм порождают разъединение и тенденцию к распаду. В Античности последними «модернистами» были киники, эпикурейцы и стоики. Упадок завершился варварством, а Средневековье начало новый цикл [Анализ Вико упадка Римской империи имеет много общего с анализом Э.Гиббона (Edward Gibbon, 1737–1794), проведенном в работе История упадка и разрушения Римской империи. Т. 1–6. Перевод В.Неведомской. М., 1883–1886.]. Согласно Вико, все народы проходят подобный цикл (corsi е ricorsi). Однако неясно, интерпретирует ли он этот исторический процесс как «вечное повторение одного и того же» (Ницше) или как более диалектическое, спиралевидное развитие (Гегель и Маркс). Движущей силой этого процесса являются сами люди. В битвах и конфликтах они создают новые формы жизни и институты, которые опять выражают их видение существующего. Здесь Вико снова оказывается предшественником гегелевского и марксова диалектического понимания истории. Поэтому недалека от истины характеристика Вико как «одаренного богатым воображением исторического материалиста» (Исайя Берлин, Isaiah Berlin, 1909–1997).

В определенном смысле мы можем также сказать, что Вико ввел так называемый историцистский принцип индивидуальности, который утверждает, что каждая культура и эпоха являются уникальными и неповторимыми. Новые формы жизни не хуже и не лучше старых, они только отличаются друг от друга. В соответствии с этим принципом индивидуальности Вико отрицает существование абсолютных эстетических стандартов. Каждая эпоха обладает своей собственной формой выражения. Гомеровский эпос является выражением образа жизни жестокого правящего класса. Только соответствующие условия могли породить образ жизни и людей, которых мы находим в Илиаде и Одиссее. Последующие эпохи, подчеркивает Вико, не смогли бы создать подобный эпос, поскольку во времена Гомера люди в буквальном смысле видели вещи так, как мы уже не видим. Аналогичным образом, героические и демократические персонажи (например, Моисей и Сократ) должны рассматриваться как специфические и характерные выражения двух различных эпох человеческой ментальности и способа мышления. Утонченное распутство Нерона (37–68 после Р.Х.) также является выражением эпохи упадка и распада.

Исходя из принципа индивидуальности, Вико утверждает, что присущая эпохе форма правления обусловлена характером естественного права этого периода времени. В свою очередь, содержание естественного права укоренено в морали и обычае, которые в конечном счете выражают присущее эпохе понимание образа жизни и реальности. Следовательно, мы можем обнаружить определенное единство разных институтов данного общества. Это единство является выражением способностей человека и его способов мышления. Итак, Вико разрабатывает историцистский принцип индивидуальности, с которым мы встретимся позднее при рассмотрении идей Гердера, Гегеля и германской науки о духе (Geisteswissenschaft).